В.Высоцкий.
Благодать или благословение Ниспошли на подручных твоих - Дай нам, Бог, совершить омовение, Окунаясь в святая святых! Все порок, грехи и печали, Равнодушье, согласье и спор - Пар, который вот только наддали, Вышибает, как пули, из пор. То, что мучит тебя, - испарится И поднимется вверх, к небесам,- Ты ж, очистившись, должен спуститься - Пар с грехами расправится сам. Не стремись прежде времени к душу, Не равняй с очищеньем мытье,- Нужно выпороть веником душу, Нужно выпарить смрад из нее. Исцеленье от язв и уродства - Этот душ из живительных вод,- Это - словно возврат первородства, Или нет - осушенье болот. Здесь нет голых - стесняться не надо, Что кривая рука да нога. Здесь - подобие райского сада,- Пропуск всем, кто раздет донага. И в предбаннике сбросивши вещи, Всю одетость свою позабудь - Одинаково веничек хлещет. Так что зря не вытягивай грудь! Все равны здесь единым богатством, Все легко переносят жару,- Здесь свободу и равенство с братством Ощущаешь в кромешном пару. Загоняй поколенья в парную И крещенье принять убеди,- Лей на нас свою воду святую - И от варварства освободи! Благодать или благословение Ниспошли на подручных твоих - Дай нам, Бог, совершить омовение, Окунаясь в святая святых!
В восторге я! Душа поет! Противоборцы перемерли, И подсознанье выдает Общеприемлимые перлы. А наша первая пластинка - Неужто ли заезжена? Ну что мы делаем, Маринка! Ведь жизнь - одна, одна, одна! Мне тридцать три - висят на шее, Пластинка Дэвиса снята. Хочу в тебе, в бою, в траншее - Погибнуть в возрасте Христа. А ты - одна ты виновата В рожденьи собственных детей! Люблю тебя любовью брата, А может быть, еще сильней!
В голове моей тучи безумных идей - Нет на свете преград для талантов! Я под брюхом привыкших теснить лошадей Миновал верховых лейтенантов. ...Разъярялась толпа, напрягалась толпа, Нарывалась толпа на заслоны - И тогда становилась толпа "на попа", Извергая проклятья и стоны. Дома я раздражителен, резок и груб,- Домочадцы б мои поразились, Увидав, как я плакал, взобравшись на круп,- Контролеры - и те прослезились. Столько было в тот миг в моем взгляде на мир Безотчетной, отчаянной прыти, Что, гарцуя на сером коне, командир Удивленно сказал: "Пропустите!" Он, растрогавшись, поднял коня на дыбы - Аж нога ускользнула из стремя. Я пожал ему ногу, как руку судьбы,- Ах, живем мы в прекрасное время! Серый конь мне прощально хвостом помахал, Я пошел - предо мной расступились; Ну, а мой командир на концерт поскакал Музыканта с фамилией Гилельс. Я свободное место легко отыскал После вялой незлой перебранки,- Всё не сгонят - не то что, когда посещал Пресловутый Театр на Таганке. Тесно здесь, но тепло - вряд ли я простужусть, Здесь единство рядов - в полной мере! Вот уже я за термосом чьим-то тянусь - В нем напиток "кровавая Мэри". Вот сплоченность-то где, вот уж где коллектив, Вот отдача где и напряженье! Все болеют за нас - никого супротив,- Монолит - без симптомов броженья! Меня можно спокойно от дел отстранить, Робок я перед сильными, каюсь,- Но нельзя меня силою остановить, Когда я на футбол прорываюсь!
Видно, острая заноза В душу врезалась ему,- Только зря ушел с колхоза - Хуже будет одному. Ведь его не село До такого довело. * Воронку бы власть - любого Он бы прятал в "воронки", А особенно - Живого,- Только руки коротки! Черный Ворон, что ты вьешься Над Живою головой? Пашка-Ворон, зря смеешься: Лисапед еще не твой! Как бы через село Пашку вспять не понесло! * Мотяков, твой громкий голос Не на век, не на года,- Этот голос - тонкий волос,- Лопнет раз и навсегда! Уж как наше село И не то еще снесло! * Петя Долгий в сельсовете - Как Господь на небеси,- Хорошо бы эти Пети Долго жили на Руси! Ну а в наше село Гузенкова занесло. * Больно Федька загордился, Больно требовательным стал: Ангел с неба появился - Он и ангела прогнал! Ходит в наше село Ангел редко, как назло! * Эй, кому бока намяли? Кто там ходит без рогов? Мотякова обломали,- Стал комолый Мотяков! Так бежал через село - Потерял аж два кило! * Без людей да без получки До чего, Фомич, дойдешь?! Так и знай - дойдешь до ручки, С горя горькую запьешь! Знает наше село, Что с такими-то было! * Настрадался в одиночку, Закрутился блудный сын,- То ль судьбе он влепит точку То ль судьба - в лопатки клин. Что ни делал - как назло, Завертело, замело. * Колос вырос из побега Всем невзгодам супротив. Он промыкался, побегал - И вернулся в коллектив. Уж как наше село Снова члена обрело! * Хватит роги ломать, как коровам, Перевинчивать, перегибать,- А не то, Гузенков с Мотяковым, Мы покажем вам кузькину мать!
Вот я выпиваю, потом засыпаю, Потом просыпаюсь попить натощак,- И вот замечаю: не хочется чаю, А в крайнем случае - желаю коньяк. Всегда по субботам мне в баню охота, Но нет - я иду соображать на троих... Тут врали ребяты, что есть телепаты, И даже читали в газете про их. А я их рассказу поверил не сразу,- Сперва я женился - и вспомнил, ей-ей: Чтоб как у людей я желаю жить с нею,- Ан нет - все выходит не как у людей! У них есть агенты и порпациенты - Агенты не знаю державы какой,- У них инструменты - магнитные ленты, И нас они делают левой ногой. Обидно, однако - вчера была драка: Подрались - обнялись,- гляжу, пронесло. А агент внушает: "Добей - разрешаю!" Добил... Вот уже восемь суток прошло. Мне эта забота совсем не по нраву: пусть гнусности мне перестанут внушать! Кончайте калечить людям кажный вечер И дайте возможность самим поступать! 1966-1971 гг
Да, сегодня я в ударе, не иначе - Надрываются в восторге москвичи,- Я спокойно прерываю передачи И вытаскиваю мертвые мячи. Вот судья противнику пенальти назначает - Репортеры тучею кишат у тех ворот. Лишь один упрямо за моей спиной скучает - Он сегодня славно отдохнет! Извиняюсь, вот мне бьют головой... Я касаюсь - подают угловой. Бьет десятый - дело в том, Что своим "сухим листом" Размочить он может счет нулевой. Мяч в моих руках - с ума трибуны сходят,- Хоть десятый его ловко завернул. У меня давно такие не проходят!.. Только сзади кто-то тихо вдруг вздохнул. Обернулся - слышу голос из-за фотокамер: "Извини, но ты мне, парень, снимок запорол. Что тебе - ну лишний раз потрогать мяч руками,- Ну, а я бы снял красивый гол". Я хотел его послать - не пришлось: Еле-еле мяч достать удалось. Но едва успел привстать, Слышу снова: "Вот, опять! Все б ловить тебе, хватать - не дал снять!" "Я, товарищ дорогой, все понимаю, Но культурно вас прошу: пойдите прочь! Да, вам лучше, если хуже я играю, Но поверьте - я не в силах вам помочь". Вот летит девятый номер с пушечным ударом - Репортер бормочет: "Слушай, дай ему забить! Я бы всю семью твою всю жизнь снимал задаром..." - Чуть не плачет парень. Как мне быть?! "Это все-таки футбол,- говорю.- Нож по сердцу - каждый гол вратарю". "Да я ж тебе как вратарю Лучший снимок подарю,- Пропусти - а я отблагодарю!" Гнусь, как ветка, от напора репортера, Неуверенно иду на перехват... Попрошу-ка потихонечку партнеров, Чтоб они ему разбили аппарат. Ну, а он все ноет: "Это ж, друг, бесчеловечно - Ты, конечно, можешь взять, но только, извини,- Это лишь момент, а фотография - навечно. А ну, не шевелись, потяни!" Пятый номер в двадцать два - знаменит, Не бежит он, а едва семенит. В правый угол мяч, звеня,- Значит, в левый от меня,- Залетает и нахально лежит. В этом тайме мы играли против ветра, Так что я не мог поделать ничего... Снимок дома у меня - два на три метра - Как свидетельство позора моего. Проклинаю миг, когда фотографу потрафил, Ведь теперь я думаю, когда беру мячи: Сколько ж мной испорчено прекрасных фотографий! - Стыд меня терзает, хоть кричи. Искуситель-змей, палач! Как мне жить?! Так и тянет каждый мяч пропустить. Я весь матч борюсь с собой - Видно, жребий мой такой... Так, спокойно - подают угловой...
Чтоб не было следов - повсюду подмели. Ругайте же меня, позорьте и трезвоньте ! Мой финиш - горизонт, а лента - край земли, Я должен первым быть на горизонте. Условия пари одобрили не все, И руки разбивали неохотно. Условье таково, - чтоб ехать по шоссе, И только по шоссе, бесповоротно. Наматываю мили на кардан И еду параллельно проводам, Но то и дело тень перед мотором - То чёрный кот, то кто-то в чём-то чёрном. Я знаю, мне не раз в колеса палки ткнут. Догадываюсь, в чём и как меня обманут. Я знаю, где мой бег с ухмылкой пресекут И где через дорогу трос натянут. Но стрелки я топлю. На этих скоростях Песчинка обретает силу пули. И я сжимаю руль до судорог в кистях - Успеть, пока болты не затянули! Наматываю мили на кардан И еду вертикально к проводам. Завинчивают гайки. Побыстрее! Не то поднимут трос, как раз где шея. И плавится асфальт, протекторы кипят. Под ложечкой сосёт от близости развязки. Я голой грудью рву натянутый канат. Я жив! Снимите черные повязки! Кто вынудил меня на жёсткое пари - Нечистоплотны в споре и расчетах. Азарт меня пьянит, но, как ни говори, Я торможу на скользких поворотах! Наматываю мили на кардан - Назло канатам, тросам, проводам. Вы только проигравших урезоньте, Когда я появлюсь на горизонте! Мой финиш - горизонт - по-прежнему далёк. Я ленту не порвал, но я покончил с тросом. Канат не пересёк мой шейный позвонок, Но из кустов стреляют по колёсам. Меня ведь не рубли на гонку завели, Меня просили: - Миг не проворонь ты! Узнай, а есть предел там, на краю Земли? И можно ли раздвинуть горизонты? Наматываю мили на кардан. И пулю в скат влепить себе не дам. Но тормоза отказывают. Кода! Я горизонт промахиваю с хода!
Истома ящерицей ползает в костях, И сердце с трезвой головой не на ножах, И не захватывает дух на скоростях, Не холодеет кровь на виражах. И не прихватывает горло от любви, И нервы больше не в натяжку,- хочешь - рви,- Повисли нервы, как веревки от белья, И не волнует, кто кого,- он или я. На коне,- толкни - я с коня. Только "не", только "ни" у меня. Не пью воды - чтоб стыли зубы - питьевой И ни событий, ни людей не тороплю, Мой лук валяется со сгнившей тетивой, Все стрелы сломаны - я ими печь топлю. Не напрягаюсь, не стремлюсь, а как-то так... Не вдохновляет даже самый факт атак. Сорвиголов не принимаю и корю, Про тех, кто в омут головой,- не говорю. На коне,- толкни - я с коня. Только "не", только "ни" у меня. И не хочу ни выяснять, ни изменять И ни вязать и ни развязывать узлы. Углы тупые можно и не огибать, Ведь после острых - это не углы. Любая нежность душу не разбередит, И не внушит никто, и не разубедит. А так как чужды всякой всячины мозги, То ни предчувствия не жмут, ни сапоги. На коне,- толкни - я с коня. Только "не", только "ни" у меня. Не ноют раны, да и шрамы не болят - На них наложены стерильные бинты! И не волнуют, не свербят, не теребят Ни мысли, ни вопросы, ни мечты. Свободный ли, тугой ли пояс - мне-то что! Я пули в лоб не удостоюсь - не за что. Я весь прозрачный, как раскрытое окно, Я неприметный, как льняное полотно. На коне,- толкни - я с коня. Только "не", только "ни" у меня. Ни философский камень больше не ищу, Ни корень жизни,- ведь уже нашли женьшень. Не вдохновляюсь, не стремлюсь, не трепещу И не надеюсь поразить мишень. Устал бороться с притяжением земли - Лежу,- так больше расстоянье до петли. И сердце дергается, словно не во мне,- Пора туда, где только "ни" и только "не". На коне,- толкни - я с коня. Только "не", только "ни" у меня.
Лошадей двадцать тысяч в машины зажаты - И хрипят табуны, стервенея, внизу. На глазах от натуги худеют канаты, Из себя на причал выжимая слезу. И команды короткие, злые Быстрый ветер уносит во тьму: "Кранцы за борт!", "Отдать носовые!" И - "Буксир, подработать корму!" Капитан, чуть улыбаясь,- Молвил только "Молодцы",- Тем, кто с сушей расставаясь, Не хотел рубить концы. Переход - двадцать дней, - рассыхаются шлюпки, Нынче утром последний отстал альбатрос... Хоть бы - шторм! Или лучше - чтоб в радиорубке Обалдевший радист принял чей-нибудь SOS. Так и есть: трое - месяц в корыте, Яхту вдребезги кит размотал... Так за что вы нас благодарите - Вам спасибо за этот аврал! Только снова назад обращаются взоры - Цепко держит земля, все и так и не так: Почему слишком долго не сходятся створы, Почему слишком часто мигает маяк?! Капитан, чуть улыбаясь, Молвил тихо: "Молодцы!" Тем, кто с жизнью расставаясь, Не хотел рубить концы. И опять будут Фиджи, и порт Кюрасао, И еще черта в ступе и бог знает что, И красивейший в мире фиорд Мильфорсаун - Все, куда я ногой не ступал, но зато - Пришвартуетесь вы на Таити И прокрутите запись мою,- Через самый большой усилитель Я про вас на Таити спою. Скажет мастер, улыбаясь, Мне и песне: "Молодцы!" Так, на суше оставаясь, Я везде креплю концы. И опять продвигается, словно на ринге, По воде осторожная тень корабля. В напряженье матросы, ослаблены шпринги... Руль полборта налево - и в прошлом земля!
Я бегу, топчу, скользя По гаревой дорожке,- Мне есть нельзя, мне пить нельзя, Мне спать нельзя - ни крошки. А может, я гулять хочу У Гурьева Тимошки,- Так нет: бегу, бегу, топчу По гаревой дорожке. А гвинеец Сэм Брук Обошел меня на круг,- А вчера все вокруг Говорили: "Сэм - друг! Сэм - наш гвинейский друг!" Друг-гвинеец так и прет - Все больше отставание,- Ну, я надеюсь, что придет Второе мне дыхание. Третее за ним ищу, Четвертое дыханье,- Ну, я на пятом сокращу С гвинейцем расстоянье! Тоже мне - хорош друг,- Обошел меня на круг! А вчера все вокруг Говорили: "Сэм - друг! Сэм - наш гвинейский друг!" Гвоздь программы - марафон, А градусов - все тридцать,- Но к жаре привыкший он - Вот он и мастерится. Я поглядел бы на него, Когда бы - минус тридцать! Ну, а теперь - достань его,- Осталось - материться! Тоже мне - хорош друг,- Обошел на третий круг! Нужен мне такой друг,- Как его - забыл... Сэм Брук! Сэм - наш гвинейский Брут!
Смеюсь навзрыд - как у кривых зеркал,- Меня, должно быть, ловко разыграли: Крючки носов и до ушей оскал - Как на венецианском карнавале! Вокруг меня смыкается кольцо - Меня хватают, вовлекают в пляску,- Так-так, мое нормальное лицо Все, вероятно, приняли за маску. Петарды, конфетти... Но все не так,- И маски на меня глядят с укором,- Они кричат, что я опять - не в такт, Что наступаю на ногу партнерам. Что делать мне - бежать, да поскорей? А может, вместе с ними веселиться?.. Надеюсь я - под масками зверей У многих человеческие лица. Все в масках, в париках - все как один,- Кто - сказочен, а кто - литературен... Сосед мой слева - грустный арлекин, Другой - палач, а каждый третий - дурень. Один - себя старался обелить, Другой - лицо скрывает от огласки, А кто - уже не в силах отличить Свое лицо от непременной маски. Я в хоровод вступаю, хохоча,- Но все-таки мне неспокойно с ними: А вдруг кому-то маска палача Понравится - и он ее не снимет? Вдруг арлекин навеки загрустит, Любуясь сам своим лицом печальным; Что, если дурень свой дурацкий вид Так и забудет на лице нормальном? За масками гоняюсь по пятам, Но ни одну не попрошу открыться,- Что, если маски сброшены, а там - Все те же полумаски-полулица? Как доброго лица не прозевать, Как честных угадать наверняка мне? - Все научились маски надевать, Чтоб не разбить свое лицо о камни. Я в тайну масок все-таки проник,- Уверен я, что мой анализ точен: Что маски равнодушия у иных - Защита от плевков и от пощечин.
Считай по-нашему, мы выпили не много,- Не вру, ей-бога,- скажи, Серега! И если б водку гнать не из опилок, То что б нам было с пяти бутылок! ...Вторую пили близ прилавка в закуточке,- Но это были еще цветочки,- Потом - в скверу, где детские грибочки, Потом - не помню,- дошел до точки. Я пил из горлышка, с устатку и не евши, Но - как стекло был,- остекленевший. А уж когда коляска подкатила, Тогда в нас было - семьсот на рыло! Мы, правда, третьего насильно затащили,- Ну, тут промашка - переборщили. А что очки товарищу разбили - Так то портвейном усугубили. Товарищ первый нам сказал, что, мол, уймитесь, Что - не буяньте, что - разойдитесь. На "разойтись" я тут же согласился - И разошелся,- и расходился! Но если я кого ругал - карайте строго! Но это вряд ли,- скажи, Серега! А что упал - так то от помутненья, Орал не с горя - от отупенья. ...Теперь дозвольте пару слов без протокола. Чему нас учит семья и школа? - Что жизнь сама таких накажет строго. Тут мы согласны,- скажи, Серега! Вот он проснется утром - протрезвеет - скажет: Пусть жизнь осудит, пусть жизнь накажет! Так отпустите - вам же легче будет: Чего возиться, раз жизнь осудит! Вы не глядите, что Сережа все кивает,- Он соображает, все понимает! А что молчит - так это от волненья, От осознанья и просветленья. Не запирайте, люди,- плачут дома детки,- Ему же - в Химки, а мне - в Медведки!.. Да, все равно: автобусы не ходят, Метро закрыто, в такси не содят. Приятно все-таки, что нас здесь уважают: Гляди - подвозят, гляди - сажают! Разбудит утром не петух, прокукарекав,- Сержант подымет - как человеков! Нас чуть не с музыкой проводят, как проспимся. Я рупь заначил,- опохмелимся! И все же, брат, трудна у нас дорога! Эх, бедолага! Ну спи, Серега!
Сон мне снится - вот те на: Гроб среди квартиры, На мои похорона Съехались вампиры,- Стали речи говорить - Все про долголетие,- Кровь сосать решили погодить: Вкусное - на третие. В гроб вогнали кое-как, А самый сильный вурдалак Все втискивал и всовывал,- И плотно утрамбовывал,- Сопел с натуги, сплевывал И желтый клык высовывал. Очень бойкий упырек Стукнул по колену, Подогнал - и под шумок Надкусил мне вену. А умудренный кровосос Встал у изголовия И очень вдохновенно произнес Речь про полнокровие. И почетный караул Для приличия всплакнул,- Но я чую взглядов серию На сонную мою артерию: А если кто пронзит артерию - Мне это сна грозит потерею. Погодите, спрячьте крюк! Да куда же, черт, вы! Я же слышу, что вокруг,- Значит, я не мертвый. Яду капнули в вино, Ну а мы набросились,- Опоить меня хотели, но Опростоволосились. Тот, кто в зелье губы клал,- В самом деле дуба дал,- Ну, а мне как рвотное То зелье приворотное: Здоровье у меня добротное, И закусил отраву плотно я. Так почему же я лежу, Дурака валяю,- Ну почему, к примеру, не заржу - Их не напугаю?! Я б их мог прогнать давно Выходкою смелою - Мне бы взять пошевелиться, но... Глупостей не делаю. Безопасный как червяк, Я лежу, а вурдалак Со стаканом носится - Сейчас наверняка набросится,- Еще один на шею косится... Ну, гад, он у меня допросится! Кровожадно вопия, Высунули жалы - И кровиночка моя Полилась в бокалы. Погодите - сам налью,- Знаю, знаю - вкусная!.. Нате, пейте кровь мою, Кровососы гнусные! А сам - и мышцы не напряг И не попытался сжать кулак,- Потому что кто не напрягается - Тот никогда не просыпается, Тот много меньше подвергается И много больше сохраняется. Вот мурашки по спине Смертные крадутся, А всего делов-то мне Было что - проснуться! ...Что, сказать, чего боюсь? (А сновиденья - тянутся)... Да того, что я проснусь - А они останутся!..
Не заманишь меня на эстрадный концерт, Ни на западный фильм о ковбоях: Матч финальный на первенство СССР - Нам сегодня болеть за обоих! Так прошу: не будите меня поутру - Не проснусь по гудку и сирене,- Я болею давно, а сегодня - помру На Центральной спортивной арене. Буду я помирать - вы снесите меня До агонии и до конвульсий Через западный сектор, потом на коня - И несите до паузы в пульсе. Но прошу: не будите меня на ветру - Не проснусь как Джульетта на сцене,- Все равно я сегодня возьму и умру На Центральной спортивной арене. Пронесите меня, чтоб никто ни гугу: Кто-то умер - ну что ж, все в порядке,- Закопайте меня вы в центральном кругу, Или нет - во вратарской площадке! ...Да, лежу я в центральном кругу на лугу, Шлю проклятья Виленеву Пашке,- Но зато - по мне все футболисты бегут, Словно раньше по телу мурашки. Вижу я все развитие быстрых атак, Уличаю голкипера в фальши,- Виже все - и теперь не кричу как дурак: Мол, на мыло судью или дальше... Так прошу: не будите меня поутру, Глубже чем на полметра не ройте,- А не то я вторичною смертью помру - Будто дважды погибший на фронте.
Кто кончил жизнь трагически - тот истинный поэт, А если в точный срок - так в полной мере. На цифре 26 один шагнул под пистолет, Другой же - в петлю слазил в "Англетере". А в тридцать три Христу... (Он был поэт, он говорил: "Да не убий!" Убьешь - везде найду, мол.) Но - гвозди ему в руки, чтоб чего не сотворил, Чтоб не писал и ни о чем не думал. С меня при цифре 37 в момент слетает хмель. Вот и сейчас как холодом подуло: Под эту цифру Пушкин подгадал себе дуэль И Маяковский лег виском на дуло. Задержимся на цифре 37. Коварен бог - Ребром вопрос поставил: или - или. На этом рубеже легли и Байрон, и Рембо, А нынешние как-то проскочили. Дуэль не состоялась или перенесена, А в тридцать три распяли, но не сильно. А в тридцать семь - не кровь, да что там кровь - и седина Испачкала виски не так обильно. Слабо стреляться? В пятки, мол, давно ушла душа? Терпенье, психопаты и кликуши! Поэты ходят пятками по лезвию ножа И режут в кровь свои босые души. На слово "длинношеее" в конце пришлось три "е". Укоротить поэта! - вывод ясен. И нож в него - но счастлив он висеть на острие, Зарезанный за то, что был опасен. Жалею вас, приверженцы фатальных дат и цифр! Томитесь, как наложницы в гареме: Срок жизни увеличился, и, может быть, концы Поэтов отодвинулись на время!
Что случилось, почему кричат? Почему мой тренер завопил? Просто - восемь сорок результат,- Правда, за черту переступил. Ох, приходится до дна ее испить - Чашу с ядом вместо кубка я беру,- Стоит только за черту переступить - Превращаюсь в человека-кенгуру. Что случилось, почему кричат? Почему соперник завопил? Просто - ровно восемь шестьдесят,- Правда, за черту переступил. Что же делать мне, как быть, кого винить - Если мне черта совсем не по нутру? Видно, негру мне придется уступить Этот титул человека-кенгуру. Что случилось, почему кричат? Стадион в единстве завопил... Восемь девяносто, говорят,- Правда, за черту переступил. Посоветуйте, вы все, ну как мне быть? Так и есть, что негр титул мой забрал. Если б ту черту да к черту отменить - Я б Америку догнал и перегнал! Что случилось, почему молчат? Комментатор даже приуныл. Восемь пять - который раз подряд,- Значит - за черту не заступил.
Произошел необъяснимый катаклизм: Я шел домой по тихой улице своей - Глядь, мне навстречу нагло прет капитализм, Звериный лик свой скрыв под маской "Жигулей"! Я по подземным переходам не пойду: Визг тормозов мне - как романс о трех рублях,- За то ль я гиб и мерз в семнадцатом году, Чтоб частный собственник глумился в "Жигулях"! Он мне не друг и не родственник, Он мне - заклятый враг,- Очкастый частный собственник В зеленых, серых, белых "Жигулях"! Но ничего, я к старой тактике пришел: Ушел в подполье - пусть ругают за прогул! Сегодня ночью я три шины пропорол,- Так полегчало - без снотворного уснул! Дверь проломить - купил отбойный молоток, Электродрель,- попробуй крышу пропили! Не дам порочить наш совейский городок, Где пиво варят золотое "Жигули"! Он мне не друг и не родственник, Он мне - заклятый враг,- Очкастый частный собственник В зеленых, серых, белых "Жигулях"! Мне за грехи мои не будет ничего: Я в психбольнице все права завоевал. И я б их к стенке ставил через одного И направлял на них груженый самосвал! Но вскоре я машину сделаю свою - Все части есть,- а от владения уволь: Отполирую - и с разгону разобью Ее под окнами отеля "Метрополь". Нет, что-то екнуло - ведь части-то свои! - Недосыпал, недоедал, пил только чай... Все,- еду, еду регистрировать в ГАИ!.. Ах, черт! - "москвич" меня забрызгал, негодяй! Он мне не друг и не родственник, Он мне - заклятый враг,- Очкастый частный собственник В зеленых, серых, белых "москвичах"!
Я оглох от ударов ладоней, Я ослеп от улыбок певиц, Сколько лет я страдал от симфоний, Потакал подражателям птиц! Сквозь меня многократно просеясь, Чистый звук в ваши души летел. Стоп! Вот тот, на кого я надеюсь, Для кого я все муки стерпел. Сколько раз в меня шептали про луну, Кто-то весело орал про тишину, На пиле один играл - шею спиливал, А я усиливал, усиливал, усиливал!... На низах его голос утробен, На верхах он подобен ножу. Он покажет, на что он способен, Ну, и я кое-что покажу. Он поет задыхаясь, с натугой, Он устал, как солдат на плацу. Я тянусь своей шеей упругой К золотому от пота лицу. Сколько раз в меня шептали про луну, Кто-то весело орал про тишину, На пиле один играл - шею спиливал, А я усиливал, усиливал, усиливал!... Только вдруг... Человече, опомнись! Что поешь? Отдохни, ты устал! Это патока, сладкая помесь! Зал! Скажи, чтобы он перестал! Все напрасно - чудес не бывает, Я качаюсь, я еле стою. Он бальзамом мне горечь вливает В микрофонную глотку мою. Сколько раз в меня шептали про луну, Кто-то весело орал про тишину, На пиле один играл - шею спиливал, А я усиливал, усиливал, усиливал!... В чем угодно меня обвините, Только против себя не пойдешь. По профессии я - усилитель. Я страдал, но усиливал ложь. Застонал я - динамики взвыли, Он сдавил мое горло рукой. Отвернули меня, умертвили, Заменили меня на другой. Тот, другой,- он все стерпит и примет. Он навинчен на шею мою. Нас всегда заменяют другими, Чтобы мы не мешали вранью. Мы в чехле очень тесно лежали: Я, штатив и другой микрофон, И они мне, смеясь, рассказали, Как он рад был, что я заменен.
Я помню райвоенкомат: "В десант не годен. Так-то, брат! Таким, как ты, там невпротык,"- и дальше смех,- Мол, из тебя какой солдат? Тебя хоть сразу в медсанбат. А из меня такой солдат, как изо всех. А на войне, как на войне. А мне и вовсе - мне вдвойне, Присохла к телу гимнастерка на спине. Я отставал, сбоил в строю. Но как-то раз в одном бою, Не знаю чем, я приглянулся старшине. Шумит окопная братва: "Студент! А сколько - дважды два? Эй, холостой! А правда, графом был Толстой? А кто евоная жена?" Но тут встревал мой старшина: "Иди поспи, ты не святой, а утром - бой". И только раз, когда я встал Во весь свой рост, он мне сказал: "Ложись!" - и дальше пару слов без падежей,- К чему две дырки в голове?" И вдруг спросил: "А что, в Москве Неужто вправду есть дома в пять этажей?" Над нами шквал - он застонал, И в нем осколок остывал. И на вопрос его ответить я не смог. Он в землю лег за пять шагов, За пять ночей и за пять снов - Лицом на Запад и ногами на Восток.
Приехал в Монако какой-то вояка, Зашел в казино и спустил капитал, И внутренний голос воскликнул, расстроясь: "Эх, елки-моталки,- опять проиграл!" Банкрот заорал: "Кто это сказал?!" Крупье безучастно плечами пожал, Швейцар ему выход в момент указал, Тот в глаз ему дал,- ну, в общем, скандал. А он все кричал: "Кто это сказал?! Мне этот же голос число подсказал!.."- Стрельнул себе в рот - и тотчас замолчал. Не стало бедняги, и жаль капитал. 1966-1971 гг
Прошла пора вступлений и прелюдий. Все хорошо, не вру, без дураков. Меня к себе зовут большие люди, Чтоб я им пел "Охоту на волков". Быть может, запись слышал из окон, А может быть, с детьми ухи не сваришь. Как знать? Но приобрел магнитофон Какой-нибудь ответственный товарищ. И, предаваясь будничной беседе В кругу семьи, где свет торшера тускл, Тихонько, чтоб не слышали соседи, Он взял, да и нажал на кнопку "пуск". И там, не разобрав последних слов (Прескверный дубль достали на работе), Услышал он "Охоту на волков" И кое-что еще на обороте. И, все прослушав до последней ноты, И, разозлясь, что слов последних нет, Он поднял трубку: "Автора "Охоты" Ко мне пришлите завтра в кабинет". Я не хлебнул для храбрости винца И, подавляя частую икоту, С порога от начала до конца Я проорал ту самую "Охоту". Его просили дети, безусловно, Чтобы была улыбка на лице. Но он меня прослушал благосклонно И даже аплодировал в конце. И об стакан бутылкою звеня, Которую извлек из книжной полки, Он выпалил: "Да это ж про меня! Про нас про всех, какие к черту волки?!" Ну все - теперь, конечно, что-то будет. Уже три года - в день по пять звонков. Меня к себе зовут большие люди, Чтоб я им пел "Охоту на волков".
Отплываем в теплый край навсегда. Наше плаванье, считай,- на года. Ставь фортуны колесо поперек, Мы про штормы знаем все наперед. Поскорей на мачту лезь, старик! - Встал вопрос с землей остро,- Может быть, увидишь материк, Ну а может быть - остров. У кого-нибудь расчет под рукой, Этот кто-нибудь плывет на покой. Ну а прочие - в чем мать родила - Не на отдых, а опять - на дела. Ты судьбу в монахини постриг, Смейся ей в лицо просто. У кого - свой личный материк, Ну а у кого - остров. Мне накаркали беду с дамой пик, Нагадали, что найду материк,- Нет, гадалка, ты опять не права - Мне понравилось искать острова. Вот и берег призрачно возник,- Не спеша - считай до ста. Что это, тот самый материк Или это мой остров?.. 1970-1971 гг
Мне в ресторане вечером вчера Сказали с юморком и с этикетом, Что киснет водка, выдохлась икра - И что у них ученый по ракетам. И многих помня с водкой пополам, Не разобрав, что плещется в бокале, Я, улыбаясь, подходил к столам И отзывался, если окликали. Вот он - надменный, словно Ришелье, Как благородный папа в старом скетче,- Но это был - директор ателье, И не был засекреченный ракетчик. Со мной гитара, струны к ней в запас, И я гордился тем, что тоже в моде: К науке тяга сильная сейчас - Но и к гитаре тяга есть в народе. Я ахнул залпом и разбил бокал - Мгновенно мне гитару дали в руки,- Я три своих аккорда перебрал, Запел и запил - от любви к науке. Я пел и думал: вот икра стоит, А говорят - кеты не стало в реках; А мой ученый где-нибудь сидит И мыслит в миллионах и парсеках... И, обнимая женщину в колье И сделав вид, что хочет в песни вжиться, Задумался директор ателье - О том, что завтра скажет сослуживцам. Он предложил мне позже на дому, Успев включить магнитофон в портфеле: "Давай дружить домами!" Я ему Сказал: "Давай,- мой дом - твой дом моделей". И я нарочно разорвал струну И, утаив, что есть запас в кармане, Сказал: "Привет! Зайти не премину, В другой раз,- если будет марсианин". Я шел домой - под утро, как старик,- Мне под ноги катались дети с горки, И аккуратный первый ученик Шел в школу получать свои пятерки. Ну что ж, мне поделом и по делам - Лишь первые пятерки получают... Не надо подходить к чужим столам И отзываться, если окликают.
Так дымно, что в зеркале нет отраженья И даже напротив не видно лица, И пары успели устать от круженья,- Но все-таки я допою до конца! Все нужные ноты давно сыграли, Сгорело, погасло вино в бокале, Минутный порыв говорить - пропал,- И лучше мне молча допить бокал... Полгода не балует солнцем погода, И души застыли под коркою льда,- И, видно, напрасно я жду ледохода, И память не может согреть в холода. Все нужные ноты давно сыграли, Сгорело, погасло вино в бокале, Минутный порыв говорить - пропал,- И лучше мне молча допить бокал... В оркестре играют устало, сбиваясь, Смыкается круг - не порвать мне кольца... Спокойно! Мне лучше уйти улыбаясь,- И все-таки я допою до конца! Все нужные ноты давно сыграли, Сгорело, погасло вино в бокале, Тусклей, равнодушней оскал зеркал... И лучше мне просто разбить бокал!
Так случилось - мужчины ушли, Побросали посевы до срока. Вот их больше не видно из окон - Растворились в дорожной пыли. Вытекают из колоса зерна - Эти слезы несжатых полей. И холодные ветры проворно Потекли из щелей. Мы вас ждем - торопите коней! В добрый час, в добрый час, в добрый час! Пусть попутные ветры не бьют, а ласкают вам спины. А потом возвращайтесь скорей! Ивы плачут по вас, И без ваших улыбок бледнеют и сохнут рябины. Мы в высоких живем теремах, Входа нет никому в эти зданья - Одиночество и ожиданье Вместо вас поселилось в домах. Потеряла и свежесть и прелесть Белизна неодетых рубах, Даже старые песни приелись И навязли в зубах. Мы вас ждем - торопите коней! В добрый час, в добрый час, в добрый час! Пусть попутные ветры не бьют, а ласкают вам спины. А потом возвращайтесь скорей! Ивы плачут по вас, И без ваших улыбок бледнеют и сохнут рябины. Все единою болью болит, И звучит с каждым днем непрестанней Вековечный надрыв причитаний Отголоском старинных молитв. Мы вас встретим и пеших, и конных, Утомленных, нецелых, - любых. Только б не пустота похоронных И предчувствие их. Мы вас ждем - торопите коней! В добрый час, в добрый час, в добрый час! Пусть попутные ветры не бьют, а ласкают вам спины. А потом возвращайтесь скорей! Ивы плачут по вас, И без ваших улыбок бледнеют и сохнут рябины.
Целуя знамя в пропыленный шелк И выплюнув в отчаянье протезы, Фельдмаршал звал: "Вперед, мой славный полк! Презрейте смерть, мои головорезы!" И смятыми знаменами горды, Воспалены талантливою речью,- Одни стремились в первые ряды - Расталкивая спины и зады, И первыми ложились под картечью. Хитрец - и тот, который не был смел,- Не пожелав платить такую цену, Полз в задний ряд - но там не уцелел: Его свои же брали на прицел - И в спину убивали за измену. Сегодня каждый третий - без сапог, Но после битвы - заживут, как крезы,- Прекрасный полк, надежный, верный полк - Отборные в полку головорезы! А третьи средь битвы и беды Старались сохранить и грудь и спину, Не выходя ни в первые ряды, Ни в задние,- но как из-за еды, Дрались за золотую середину. Они напишут толстые труды И будут гибнуть в рамах, на картине,- Те, что не вышли в первые ряды, Но не были и сзади - и горды, Что честно прозябали в середине. Уже трубач без почестей умолк, Не слышно меди, только звон железа, Ах, славный полк, надежный верный полк, В котором сплошь одни головорезы. Но нет, им честь знамен не запятнать, Дышал фельдмаршал весело и ровно,- Чтоб их в глазах потомков оправдать, Он крикнул: "Кто-то должен умирать - А кто-то должен выжить,- безусловно!" И нет звезды тусклее, чем у них,- Уверенно дотянут до кончины, Скрываясь за отчаянных и злых Последний ряд оставив для других - Умеренные люди середины. ...В грязь втоптаны знамена, смятый шелк, Фельдмаршальские жезлы и протезы. Ах, славный полк!.. Да был ли славный полк, В котором сплошь одни головорезы?
Я весь в свету, доступен всем глазам,- Я приступил к привычной процедуре: Я к микрофону встал как к образам... Нет-нет, сегодня - точно к амбразуре. И микрофону я не по нутру - Да, голос мой любому опостылит,- Уверен, если где-то я совру - Он ложь мою безжалостно усилит. Бьют лучи от рампы мне под ребра, Светят фонари в лицо недобро, И слепят с боков прожектора, И - жара!.. Жара!.. Жара! Он, бестия, потоньше острия - Слух безотказен, слышит фальшь до йоты. Ему плевать, что не в ударе я,- Но пусть я верно выпеваю ноты! Сегодня я особенно хриплю, Но изменить тональность не рискую,- Ведь если я душою покривлю - Он ни за что не выправит кривую. Бьют лучи от рампы мне под ребра, Светят фонари в лицо недобро, И слепят с боков прожектора, И - жара!.. Жара!.. Жара! На шее гибкой этот микрофон Своей змеиной головою вертит. Лишь только замолчу - ужалит он,- Я должен петь - до одури, до смерти. Не шевелись, не двигайся, не смей! Я видел жало - ты змея, я знаю! И я сегодня - заклинатель змей: Я не пою - я кобру заклинаю! Бьют лучи от рампы мне под ребра, Светят фонари в лицо недобро, И слепят с боков прожектора, И - жара!.. Жара!.. Жара! Прожорлив он, и с жадностью птенца Он изо рта выхватывает звуки, Он в лоб мне влепит девять грамм свинца,- Рук не поднять - гитара вяжет руки! Опять!! Не будет этому конца! Что есть мой микрофон - кто мне ответит? Теперь он - как лампада у лица, Но я не свят, и микрофон не светит. Мелодии мои попроще гамм, Но лишь сбиваюсь с искреннего тона - Мне сразу больно хлещет по щекам Недвижимая тень от микрофона. Бьют лучи от рампы мне под ребра, Светят фонари в лицо недобро, И слепят с боков прожектора, И - жара!.. Жара!.. Жара!
Я все вопросы освещу сполна - Дам любопытству удовлетворенье! Да, у меня француженка жена - Но русского она происхожденья. Нет, у меня сейчас любовниц нет. А будут ли? Пока что не намерен. Не пью примерно около двух лет. Запью ли вновь? Не знаю, не уверен. Да нет, живу не возле "Сокола"... В Париж пока что не проник. Да что вы все вокруг да около - Да спрашивайте напрямик! Я все вопросы освещу сполна - Как на духу попу в исповедальне! В блокноты ваши капает слюна - Вопросы будут, видимо, о спальне... Да, так и есть! Вот густо покраснел Интервьюер: "Вы изменяли женам?" - Как будто за портьеру подсмотрел Иль под кровать залег с магнитофоном. Да нет, живу не возле "Сокола"... В Париж пока что не проник. Да что вы все вокруг да около - Да спрашивайте напрямик! Теперь я к основному перейду. Один, стоявший скромно в уголочке, Спросил: "А что имели вы в виду В такой-то песне и в такой-то строчке?" Ответ: во мне Эзоп не воскресал, В кармане фиги нет - не суетитесь,- А что имел в виду - то написал,- Вот - вывернул карманы - убедитесь! Да нет, живу не возле "Сокола"... В Париж пока что не проник. Да что вы все вокруг да около - Да спрашивайте напрямик! 1970-1971 гг
Я теперь в дураках - не уйти мне с земли - Мне поставила суша капканы: Не заметивши сходней, на берег сошли - И навечно - мои капитаны. И теперь в моих песнях сплошные нули, В них все больше прорехи и раны: Из своих кителей капитанских ушли, Как из кожи, мои капитаны. Мне теперь не выйти в море И не встретить их в порту. Ах, мой вечный санаторий - Как оскомина во рту! Капитаны мне скажут: "Давай не скули!" Ну а я не скулю - волком вою: Вы ж не просто с собой мои песни везли - Вы везли мою душу с собою. Вас встречали в порту толпы верных друзей, И я с вами делил ваши лавры,- Мне казалось, я тоже сходил с кораблей В эти Токио, Гамбурги, Гавры... Вам теперь не выйти в море, Мне не встретить их в порту. Ах, мой вечный санаторий - Как оскомина во рту! Я надеюсь, что море сильней площадей И прочнее домов из бетона, Море - лучший колдун, чем земной чародей,- И я встречу вас из Лиссабона. Я механиков вижу во сне, шкиперов - Вижу я, что не бесятся с жира,- Капитаны по сходням идут с танкеров, С сухогрузов, да и с "пассажиров"... Нет, я снова выйду в море Или встречу их в порту,- К черту вечный санаторий И оскомину во рту!
Я тут подвиг совершил - Два пожара потушил. Про меня вчера в газете напечатали. И вчера ко мне припер Вдруг японский репортер - Обещает кучу всякой всячины. "Мы,- говорит,- организм ваш Изучим до йот, Мы запишем баш на баш Наследственный ваш код". Но ни за какие иены Я не продам свои гены, Ни за какие хоромы Не уступлю хромосомы! Он мне "Сони" предлагал, Джиу-джитсою стращал, Диапозитивы мне прокручивал. Думал, он пробьет мне брешь - Чайный домик, полный гейш,- Ничего не выдумали лучшего! Досидел до ужина - Бросает его в пот. "Очень,- говорит,- он нужен нам, Наследственный ваш код". Но ни за какие иены Я не продам свои гены, Ни за какие хоромы Не уступлю хромосомы! Хоть японец желтолиц - У него шикарный блиц: "Дай, хоть фотографией порадую!" Я не дал: а вдруг он врет?- Вон, с газеты пусть берет - Там я схожий с ихнею микадою. Я спросил его в упор: "А ну,- говорю,- ответь: Код мой нужен, репортер, Не для забавы ведь?.." Но ни за какие иены Я не продам свои гены, Ни за какие хоромы Не уступлю хромосомы! Он решил, что победил,- Сразу карты мне открыл,- Разговор пошел без накомарников: "Код ваш нужен сей же час - Будем мы учить по вас Всех японских нашенских пожарников". "Эх, неопытный народ! Где до наших вам! Лучше этот самый код - Я своим отдам! 1966-1971 гг