В.Высоцкий.
А люди все роптали и роптали, А люди справедливости хотят: - Мы в очереди первыe стояли, А те, кто сзади нас, - уже едят. Им объяснили, чтобы не ругаться: - Мы просим вас, уйдите, дорогие! Те, кто едят, ведь это - иностранцы, А вы, прошу прощенья, кто такие? А люди все роптали и роптали, А люди справедливости хотят: - Мы в очереди первыe стояли, А те, кто сзади нас, - уже едят. Но снова объяснил администратор: - Я вас прошу, уйдите, дорогие! Те, кто едят, ведь это - делегаты, А вы, прошу прощенья, кто такие? А люди все роптали и роптали, А люди справедливости хотят: - Мы в очереди первыe стояли, А те, кто сзади нас, - уже едят.
Бродят по свету люди разные, Грезят они о чуде - Будет или не будет! Стук - и в этот вечер Вдруг тебя замечу,- Вот и чудо! Скачет по небу всадник - облако, Плачет дождем и градом,- Значит, на землю надо. Здесь чудес немало Есть - звезда упала,- Вот и чудо! Знаешь! Я с чудесами - запросто: Хочешь, моргни глазами - Тотчас под небесами! Я заклятье знаю - Ну, скажи: "Желаю",- Вот и чудо!
В далеком созвездии Тау Кита Все стало для нас непонятно,- Сигнал посылаем: "Вы что это там?"- А нас посылают обратно. На Тау Ките Живут в красоте - Живут, между прочим, по-разному - Товарищи наши по разуму. Вот, двигаясь по световому лучу Без помощи, но при посредстве, Я к Тау Кита этой самой лечу, Чтоб с ней разобраться на месте. На Тау Кита Чегой-то не так - Там таукитайская братия Свихнулась, - по нашим понятиям. Покамест я в анабиозе лежу, Те таукитяне буянят,- Все реже я с ними на связь выхожу: Уж очень они хулиганят. У таукитов В алфавите слов - Немного, и строй - буржуазный, И юмор у них - безобразный. Корабль посадил я как собственный зад, Слегка покривив отражатель. Я крикнул по-таукитянски: "Виват!"- Что значит по-нашему - "Здрасьте!". У таукитян Вся внешность - обман,- Тут с ними нельзя состязаться: То явятся, то растворятся... Мне таукитянин - как вам папуас,- Мне вкратце об них намекнули. Я крикнул: "Галактике стыдно за вас!"- В ответ они чем-то мигнули. На Тау Ките Условья не те: Тут нет атмосферы, тут душно,- Но таукитяне радушны. В запале я крикнул им: мать вашу, мол!.. Но кибернетический гид мой Настолько буквально меня перевел, Что мне за себя стало стыдно. Но таукиты - Такие скоты - Наверно, успели набраться: То явятся, то растворятся... "Вы, братья по полу, - кричу, - мужики! Ну что..." - тут мой голос сорвался,- Я таукитянку схватил за грудки: "А ну, - говорю,- признавайся!.." Она мне: "Уйди!"- Мол, мы впереди - Не хочем с мужчинами знаться,- А будем теперь почковаться! Не помню, как поднял я свой звездолет,- Лечу в настроенье питейном: Земля ведь ушла лет на триста вперед, По гнусной теории Эйнштейна! Что, если и там, Как на Тау Кита, Ужасно повысилось знанье,- Что, если и там - почкованье?!
Здесь вам не равнина - здесь климат иной. Идут лавины одна за одной, И здесь за камнепадом ревет камнепад. И можно свернуть, обрыв обогнуть,- Но мы выбираем трудный путь, Опасный, как военная тропа. Кто здесь не бывал, кто не рисковал - Тот сам себя не испытал, Пусть даже внизу он звезды хватал с небес. Внизу не встретишь, как не тянись, За всю свою счастливую жизнь Десятой доли таких красот и чудес. Нет алых роз и траурных лент, И не похож на монумент Тот камень, что покой тебе подарил. Как Вечным огнем, сверкает днем Вершина изумрудным льдом, Которую ты так и не покорил. И пусть говорят - да, пусть говорят! Но нет - никто не гибнет зря, Так - лучше, чем от водки и от простуд. Другие придут, сменив уют На риск и непомерный труд,- Пройдут тобой не пройденый маршрут. Отвесные стены - а ну, не зевай! Ты здесь на везение не уповай. В горах ненадежны ни камень, ни лед, ни скала. Надеемся только на крепость рук, На руки друга и вбитый крюк, И молимся, чтобы страховка не подвела. Мы рубим ступени. Ни шагу назад! И от напряженья колени дрожат, И сердце готово к вершине бежать из груди. Весь мир на ладони - ты счастлив и нем И только немного завидуешь тем, Другим - у которых вершина еще впереди.
Возле города Пекина Ходят-бродят хунвейбины, И старинные картины Ищут-рыщут хунвейбины,- И не то чтоб хунвейбины Любят статуи, картины: Вместо статуй будут урны "Революции культурной". И ведь главное, знаю отлично я, Как они произносятся,- Но что-то весьма неприличное На язык ко мне просится: Хун-вей-бины... Вот придумал им забаву Ихний вождь товарищ Мао: Не ходите, дети, в школу - Приходите бить крамолу! И не то чтоб эти детки Были вовсе малолетки,- Изрубили эти детки Очень многих на котлетки! И ведь главное, знаю отлично я, Как они произносятся,- Но что-то весьма неприличное На язык ко мне просится: Хун-вей-бины... Вот немного посидели, А теперь похулиганим - Что-то тихо, в самом деле,- Думал Мао с Ляо Бянем,- Чем еще уконтрапупишь Мировую атмосферу: Вот еще покажем крупный кукиш США и СССРу! И ведь главное, знаю отлично я, Как они произносятся,- Но что-то весьма неприличное На язык ко мне просится: Хун-вей-бины...
Вот что: Жизнь прекрасна, товарищи, И она удивительно, И она коротка,- Это самое-самое главное. Этого В фильме прямо не сказано,- Может, вы не заметили И решили, что не было Самого-самого главного? Может быть, В самом деле и не было,- Было только желание,- Значит, Значит, это для вас Будет в следующий раз. И вот что: Человек человечеству - Друг, товарищ и брат у нас, Друг, товарищ и брат,- Это самое-самое главное. Труд нас Должен облагораживать,- Он из всех из нас делает Настоящих людей,- Это самое-самое главное. Правда вот, В фильме этого не было - Было только желание,- Значит, Значит, это для вас Будет в следующий раз. Мир наш - Колыбель человечества, Но не век находиться нам В колыбели своей,- Циолковский сказал еще. Скоро Даже звезды далекие Человечество сделает Достояньем людей,- Это самое-самое главное. Этого В фильме прямо не сказано - Было только желание,- Значит, Значит, это для вас Будет в следующий раз.
Гололед на земле, гололед, Целый год напролет, целый год, Будто нет ни весны, ни лета. Чем-то скользким одета планета, Люди, падая, бьются об лед, Гололед на земле, гололед, Целый год напролет, целый год... Даже если планету в облет, Не касаясь планеты ногами, То один, то другой упадет,- Гололед на земле, гололед,- И затопчут его сапогами. Гололед на земле, гололед, Целый год напролет, целый год, Будто нет ни весны, ни лета. Чем-то скользким одета планета, Люди, падая, бьются об лед, Гололед на земле, гололед, Целый год напролет, целый год...
Дела... Меня замучили дела каждый день, каждый день. Дотла Сгорели песни и стихи - дребедень, дребедень. Весь год Жила-была и вдруг взяла, собрала и ушла, И вот - Такие грустные дела у меня. Теперь - Мне целый вечер подари, подари, подари, Поверь - Я буду только говорить. Из рук, Из рук вон плохо шли дела у меня, шли дела, И вдруг Сгорели пламенем дотла - не дела, а зола... Весь год Жила-была и вдруг взяла, собрала и ушла, И вот - Опять веселые дела у меня. Теперь - Мне целый вечер подари, подари, подари, Поверь - Не буду даже говорить.
Дорога, дорога - счета нет шагам, И не знаешь, где конец пути,- По дороге мы идем по разным сторонам И не можем ее перейти. Улыбнись мне хоть как-нибудь взглядом, Улыбнись - я напротив, я рядом. Побегу на красный свет,- оштрафуют,- не беда,- Только ты подскажи мне - когда. Улыбка, улыбка - для кого она? Ведь как я ее никто не ждет. Я замер и глаза закрыл, открыл - но ты одна, А я опять прозевал переход. Улыбнись мне хоть как-нибудь взглядом, Улыбнись - я напротив, я рядом. Побегу на красный свет,- оштрафуют,- не беда,- Только ты подскажи мне - когда. Шагаю, шагаю - кто мне запретит! И шаги отсчитывают путь. За тобой готов до бесконечности идти - Только ты не сверни куда-нибудь. Улыбнись мне хоть как-нибудь взглядом, Улыбнись - я напротив, я рядом. Путь наш долог, но ведь он все же кончится, боюсь,- Перейди, если я не решусь.
Здесь сидел ты, Валет, Тебе счастия нет, Тебе карта всегда не в цвет. Наши общие дни Ты в душе сохрани И за карты меня извини! На воле теперь вы меня забываете, Вы порасползлись все по семьям в дома,- Мои товарищи, по старой памяти, Я с вами веду разговор по душам.
Здравствуйте, Наши добрые зрители, Наши строгие критики! Вы увидите фильм Про последнего самого жулика. Жулики - Это люди нечестные,- Они делают пакости, И за это их держат в домах, Называемых тюрьмами. Тюрьмы - Это крепкие здания, Окна, двери - с решетками,- Лучше только смотреть, Лучше только смотреть на них. Этот фильм - Не напутствие юношам, А тем более девушкам,- Это, Это просто игра, Вот такая игра. Жулики Иногда нам встречаются,- Правда, реже значительно, Реже, чем при царе Или, скажем, в Америке. Этот фильм Не считайте решением: Все в нем - шутка и вымысел,- Это, Это просто игра, Вот такая игра.
Каждому хочется малость погреться - Будь ты хоть гомо, хоть тля,- В космосе шастали как-то пришельцы - Вдруг впереди Земля, Наша родная Земля! Быть может, окончился ихний бензин, А может, заглохнул мотор, - Но навстречу им вышел какой-то кретин И затеял отчаянный спор... Нет бы - раскошелиться, И накормить пришельца... Нет бы - раскошелиться, А он - ни мычит, ни телится! Обидно за предков! И не важно что пришельцы Не ели черный хлеб, - Но в их тщедушном тельце - Огромный интеллект. И мозгу у пришельцев - Килограмм примерно шесть,- Ну, а у наших предков - Только челюсти и шерсть. Нет бы - раскошелиться, И накормить пришельца... Нет бы - раскошелиться, А он - ни мычит, ни телится! Обидно за предков!
Корабли постоят и ложатся на курс, Но они возвращаются сквозь непогоды. Не пройдет и полгода - и я появлюсь, Чтобы снова уйти, чтобы снова уйти на полгода. Возвращаются все, кроме лучших друзей, Кроме самых любимых и преданных женщин. Возвращаются все, - кроме тех, кто нужней. Я не верю судьбе, я не верю судьбе, а себе - еще меньше. Но мне хочется думать, что это не так, - Что сжигать корабли скоро выйдет из моды. Я, конечно, вернусь, весь в друзьях и мечтах. Я, конечно, спою, я, конечно, спою, - не пройдет и полгода.
Лукоморья больше нет, от дубов простыл и след. Дуб годится на паркет, - так ведь нет: Выходили из избы здоровенные жлобы, Порубили те дубы на гробы. Распрекрасно жить в домах на куриных на ногах, Но явился всем на страх вертопрах! Добрый молодец он был, ратный подвиг совершил - Бабку-ведьму подпоил, дом спалил! Ты уймись, уймись, тоска У меня в груди! Это только присказка - Сказка впереди. Здесь и вправду ходит кот, как направо - так поет, Как налево - так загнет анекдот, Но ученый сукин сын - цепь златую снес в торгсин, И на выручку один - в магазин. Как-то раз за божий дар получил он гонорар: В Лукоморье перегар - на гектар. Но хватил его удар. Чтоб избегнуть божьих кар, Кот диктует про татар мемуар. Ты уймись, уймись, тоска У меня в груди! Это только присказка - Сказка впереди. Тридцать три богатыря порешили, что зазря Берегли они царя и моря. Каждый взял себе надел, кур завел и там сидел Охраняя свой удел не у дел. Ободрав зеленый дуб, дядька ихний сделал сруб, С окружающими туп стал и груб. И ругался день-деньской бывший дядька их морской, Хоть имел участок свой под Москвой. Ты уймись, уймись, тоска У меня в груди! Это только присказка - Сказка впереди. А русалка - вот дела! - честь недолго берегла И однажды, как смогла, родила. Тридцать три же мужика - не желают знать сынка: Пусть считается пока сын полка. Как-то раз один колдун - врун, болтун и хохотун,- Предложил ей, как знаток бабских струн: Мол, русалка, все пойму и с дитем тебя возьму. И пошла она к нему, как в тюрьму. Ты уймись, уймись, тоска У меня в груди! Это только присказка - Сказка впереди. Бородатый Черномор, лукоморский первый вор - Он давно Людмилу спер, ох, хитер! Ловко пользуется, тать тем, что может он летать: Зазеваешься - он хвать - и тикать! А коверный самолет сдан в музей в запрошлый год - Любознательный народ так и прет! И без опаски старый хрыч баб ворует, хнычь не хнычь. Ох, скорей его разбей паралич! Ты уймись, уймись, тоска У меня в груди! Это только присказка - Сказка впереди. Нету мочи, нету сил, - Леший как-то недопил, Лешачиху свою бил и вопил: -Дай рубля, прибью а то, я добытчик али кто?! А не дашь - тогда пропью долото! -Я ли ягод не носил? - снова Леший голосил. -А коры по сколько кил приносил? Надрывался издаля, все твоей забавы для, Ты ж жалеешь мне рубля, ах ты тля! Ты уймись, уймись, тоска У меня в груди! Это только присказка - Сказка впереди. И невиданных зверей, дичи всякой - нету ей. Понаехало за ней егерей. Так что, значит, не секрет: Лукоморья больше нет. Все, о чем писал поэт, - это бред. Ну-ка, расступись, тоска, Душу мне не рань. Раз уж это присказка - Значит, дело дрянь.
Мерцал закат, как блеск клинка. Свою добычу смерть считала. Бой будет завтра, а пока Взвод зарывался в облака И уходил по перевалу. Отставить разговоры Вперед и вверх, а там... Ведь это наши горы, Они помогут нам! А до войны вот этот склон Немецкий парень брал с тобою! Он падал вниз, но был спасен, А вот сейчас, быть может, он Свой автомат готовит к бою. Отставить разговоры Вперед и вверх, а там... Ведь это наши горы, Они помогут нам! Взвод лезет вверх, а у реки - Тот, с кем ходил ты раньше в паре. Мы ждем атаки до тоски, А вот альпийские стрелки Сегодня что-то не в ударе. Отставить разговоры Вперед и вверх, а там... Ведь это наши горы, Они помогут нам! Ты снова здесь, ты собран весь, Ты ждешь заветного сигнала. А парень тот, он тоже здесь. Среди стрелков из "Эдельвейс". Их надо сбросить с перевала! Отставить разговоры Вперед и вверх, а там... Ведь это наши горы, Они помогут нам!
На границе с Турцией или с Пакистаном - Полоса нейтральная. Справа, где кусты,- Наши пограничники с нашим капитаном, А на левой стороне - ихние посты. А на нейтральной полосе цветы - Необычайной красоты! Капитанова невеста жить решила вместе. Прикатила, говорит: - Милый, то да се... - Надо ж хоть букет цветов подарить невесте - Что за свадьба без цветов? Пьянка, да и все! А на нейтральной полосе цветы - Необычайной красоты! К ихнему начальнику, точно по повестке, Тоже баба прикатила - налетела блажь, И тоже "милый" говорит, только по-турецки,- Будет свадьба, - говорит, - свадьба - и шабаш! А на нейтральной полосе цветы - Необычайной красоты! Наши пограничники - храбрые ребята - Трое вызвались идти, с ними - капитан. Разве ж знать они могли про то, что азиаты Порешили в эту ночь вдарить по цветам? А на нейтральной полосе цветы Необычайной красоты! Пьян от запаха цветов капитан мертвецки, Ну и ихний капитан тоже в доску пьян. Повалился он в цветы, охнув по-турецки, И, по-русски крикнув: - Мать... - рухнул капитан. А на нейтральной полосе цветы - Необычайной красоты! Спит капитан, и ему снится, Что открыли границу, как ворота в Кремле. Ему и на фиг не нужна была чужая заграница - Он пройтиться хотел по ничейной земле. Почему же нельзя? Ведь земля-то ничья, Ведь она - нейтральная! А на нейтральной полосе цветы - Необычайной красоты!
О вкусах не спорят: есть тысяча мнений - Я этот закон на себе испытал,- Ведь даже Эйнштейн, физический гений, Весьма относительно все понимал. Оделся по моде, как требует век,- Вы скажете сами: "Да это же просто другой человек!" А я - тот же самый. Вот уж действительно Все относительно,- Все-все, все. Набедренный пояс из шкуры пантеры,- О да, неприлично, согласен, ей-ей, Но так одевались все до нашей эры, А до нашей эры им было видней. Оделся по моде как в каменный век,- Вы скажете сами: "Да это же просто другой человек!" А я - тот же самый. Вот уж действительно Все относительно,- Все-все, все. Оденусь как рыцарь и после турнира - Знакомые вряд ли узнают меня,- И крикну, как Ричард я в драме Шекспира: "Коня мне! Полцарства даю за коня!" Но вот усмехнется и скажет сквозь смех Ценитель упрямый: "Да это же просто другой человек!" А я - тот же самый. Вот уж действительно Все относительно,- Все-все, все. Вот трость, канотье - я из нэпа, похоже? Не надо оваций - к чему лишний шум! Ах, в этом костюме узнали? Ну что же, Тогда я одену последний костюм: Долой канотье, вместо тросточки - стек,- И шепчутся дамы: "Да это же просто другой человек!" А я - тот же самый. Вот уж действительно Все относительно,- Все-все, все. Будьте же бдительны Все относительно,- Все-все, все.
Один музыкант объяснил мне пространно, Что будто гитара свой век отжила,- Заменят гитару электроорганы, Элекророяль и электропила... Гитара опять Не хочет молчать - Поет ночами лунными, Как в юность мою, Своими семью Серебряными струнами!.. Я слышал вчера - кто-то пел на бульваре: Был голос уверен, был голос красив,- Но кажется мне - надоело гитаре Звенеть под его залихватский мотив. И все же опять Не хочет молчать - Поет ночами лунными, Как в юность мою, Своими семью Серебряными струнами!.. Электророяль мне, конечно, не пара - Другие появятся с песней другой,- Но кажется мне - не уйдем мы с гитарой В заслуженный и нежеланный покой. Гитара опять Не хочет молчать - Поет ночами лунными, Как в юность мою, Своими семью Серебряными струнами!..
Наверно, я погиб. Глаза закрою - вижу. Наверно, я погиб: робею, а потом - Куда мне до нее! Она была в Париже, И я вчера узнал - не только в нем одном. Какие песни пел я ей про Север дальний! Я думал: вот чуть-чуть - и будем мы на "ты". Но я напрасно пел о полосе нейтральной - Ей глубоко плевать, какие там цветы. Я спел тогда еще - я думал, это ближе, - Про юг и про того, кто раньше с нею был. Но что ей до меня! Она была в Париже, Ей сам Марсель Марсо чего-то говорил. Я бросил свой завод, хоть в общем, был не вправе, Засел за словари на совесть и на страх, Но что ей до того! Она уже в Варшаве, Мы снова говорим на разных языках... Приедет - я скажу по-польски: "Проше, пани, Прими таким, как есть, не буду больше петь!" Но что ей до меня! - она уже в Иране, - Я понял - мне за ней, конечно, не успеть. Ведь она сегодня здесь, а завтра будет в Осле - Да, я попал впросак, да, я попал в беду! Кто раньше с нею был и тот, кто будет после,- Пусть пробуют они. Я лучше пережду.
Она на двор - он со двора,- Такая уж любовь у них. А он работает с утра, Всегда с утра работает. Ее и знать никто не знал, А он считал пропащею, А он носился и страдал Идеею навязчивой: У ней отец - полковником, А у него - пожарником,- Он, в общем, ей не ровня был, Но вел себя охальником. Роман случился просто так, Роман так странно начался: Он предложил ей четвертак - Она давай артачиться... А черный дым все шел и шел, А черный дым взвивался вверх... И так им было хорошо - Любить ее он клялся век. А клены длинные росли - Считались колокольнями,- А люди шли, а люди шли, Путями шли окольными... Какие странные дела У нас в России лепятся! А как она ему дала, Расскажут - не поверится... А после дела темного, А после дела крупного Искал места укромные, Искал места уютные. И если б наша власть была Для нас для всех понятная, То счастие б она нашла,- А нынче жизнь - проклятая!.. 1965-1966 гг
Опасаясь контрразведки, избегая жизни светской, Под английским псевдонимом "мистер Джон Ланкастер Пек", Вечно в кожаных перчатках - чтоб не делать отпечатков,- Жил в гостинице "Советской" несоветский человек. Джон Ланкастер в одиночку, преимущественно ночью, Чем-то щелкал, в чем был спрятан инфракрасный объектив, - А потом в нормальном свете представало в черном цвете То, что ценим мы и любим, чем гордится коллектив. Клуб на улице Нагорной стал общественной уборной, Наш родной Центральный рынок стал похож на грязный склад. Искаженный микропленкой, ГУМ стал маленькой избенкой, И уж вспомнить неприлично, чем предстал театр МХАТ. Но работать без подручных - может, грустно, может - скучно. Враг подумал, враг был дока, - написал фиктивный чек. И где-то в дебрях ресторана гражданина Епифана Сбил с пути и с панталыку несоветский человек. Епифан казался жадным, хитрым, умным, плотоядным, Меры в женщинах и в пиве он не знал и не хотел. В общем, так: подручный Джона был находкой для шпиона. Так случиться может с каждым, если пьян и мягкотел. - Вот и первое заданье: в три пятнадцать, возле бани, Может, раньше, может, позже - остановится такси. Надо сесть, связать шофера, разыграть простого вора, А потом про этот случай раструбят по Би-Би-Си. И еще. Оденьтесь свеже, и на выставке в Манеже К вам приблизится мужчина с чемоданом. Скажет он: -Не хотите ли черешни?- Вы ответите: - Конечно. - Он вам даст батон с взрывчаткой - принесете мне батон. А за это, друг мой пьяный,- говорил он Епифану,- Будут деньги, дом в Чикаго, много женщин и машин...- Враг не ведал, дурачина, - тот, кому все поручил он, Был чекист, майор разведки и прекрасный семьянин. Да, до этих штучек мастер этот самый Джон Ланкастер. Но жестоко просчитался пресловутый мистер Пек. Обезврежен он, и даже он пострижен и посажен. А в гостинице "Советской" поселился мирный грек.
А у дельфина взрезано брюхо винтом. Выстрела в спину не ожидает никто. На батарее нету снарядов уже. Надо быстрее на вираже. Парус! Порвали парус! Каюсь, каюсь, каюсь... Даже в дозоре можешь не встретить врага. Это не горе, если болит нога. Петли дверные многим скрипят, многим поют: - Кто вы такие? Вас здесь не ждут! Но парус! Порвали парус! Каюсь, каюсь, каюсь... Многие лета - тем, кто поет во сне. Все части света могут лежать на дне, Все континенты могут гореть в огне, Только все это не по мне. Но парус! Порвали парус! Каюсь, каюсь, каюсь...
Если друг оказался вдруг И не друг, и не враг, а - так, Если сразу не разберешь, Плох он или хорош,- Парня в горы тяни - рискни! Не бросай одного его, Пусть он в связке в одной с тобой - Там поймешь, кто такой. Если парень в горах - не ах, Если сразу раскис и - вниз, Шаг ступил на ледник и - сник, Оступился - и в крик,- Значит, рядом с тобой - чужой, Ты его не брани - гони: Вверх таких не берут, и тут Про таких не поют. Если ж он не скулил, не ныл, Пусть он хмур был и зол, но - шел, А когда ты упал со скал, Он стонал, но - держал, Если шел за тобой, как в бой, На вершине стоял хмельной,- Значит, как на себя самого, Положись на него.
Как призывный набат, прозвучали в ночи тяжело шаги,- Значит, скоро и нам уходить и прощаться без слов. По нехоженным тропам протопали лошади, лошади, Неизвестно к какому концу унося седоков. Наше время - иное, лихое, но счастье, как встарь, ищи! И в погоню за ним мы летим, убегающим, вслед. Только вот в этой скачке теряем мы лучших товарищей, На скаку не заметив, что рядом товарищей нет. И еще будем долго огни принимать за пожары мы, Будет долго зловещим казаться нам скрип сапогов, Про войну будут детские игры с названьями старыми, И людей будем долго делить на своих и врагов. А когда отгрохочет, когда отгорит и отплачется, И когда наши кони устанут под нами скакать, И когда наши девушки сменят шинели на платьица,- Не забыть бы тогда, не простить бы и не потерять!
Стоял тот дом, всем жителям знакомый,- Его еще Наполеон застал,- Но вот его назначили для слома, Жильцы давно уехали из дома, Но дом пока стоял... Холодно, холодно, холодно в доме. Парадное давно не открывалось, Мальчишки окна выбили уже, И штукатурка всюду осыпалась,- Но что-то в этом доме оставалось На третьем этаже... Ахало, охало, ухало в доме. И дети часто жаловались маме И обходили дом тот стороной. Объединясь с соседними дворами, Вооружась лопатами, ломами, Вошли туда гурьбой Дворники, дворники, дворники тихо. Они стоят и недоумевают, Назад спешат, боязни не тая,- Вдруг там Наполеонов дух витает А может, это просто слуховая Галлюцинация?.. Боязно, боязно, боязно дворникам. Но наконец приказ о доме вышел, И вот рабочий - тот, что дом ломал,- Ударил с маху гирею по крыше, А после клялся, будто бы услышал, Как кто-то застонал Жалобно, жалобно, жалобно в доме. ...От страха дети больше не трясутся - Нет дома, что два века простоял, И скоро здесь по плану реконструкций Ввысь этажей десятки вознесутся - Бетон, стекло, металл... Весело, здорово, красочно будет.
Вот ведь какая отменная У обелиска служба,- Знает, наверное, Что кругом - весна откровенная. Он ведь из металла - ему всё равно, далеко ты или близко,- У него забота одна - быть заметным и правильно стоять. Приходи поскорее на зависть обелиску, И поторопись : можешь ты насовсем, насовсем опоздать. Гордая и неизменная У обелиска поза, - Жду с нетерпеньем я, А над ним - покой и Вселенная. Он ведь из металла - ему всё равно, далеко ты или близко,- У него забота одна - быть заметным и весело сиять. Если ты опоздаешь на радость обелиску, Знай, что и ко мне можешь ты насовсем, насовсем опоздать. Если уйду, не дождусь - не злись : Просто я не железный,- Так что торопись - Я человек, а не обелиск. Он ведь из металла - ему всё равно, далеко ты или близко,- У него забота одна - быть заметным и олицетворять. Мне нужна ты сегодня, мне, а не обелиску,- Так поторопись : можешь ты насовсем, насовсем опоздать.
В заповедных и дремучих, страшных Муромских лесах Всяка нечисть бродит тучей и в проезжих сеет страх. Воет воем, что твои упокойники. Если есть там соловьи - то разбойники. Страшно, аж жуть! В заколдованных болотах там кикиморы живут,- Защекочут до икоты и на дно уволокут. Будь ты конный, будь ты пеший - заграбастают, А уж лешие так по лесу и шастают. Страшно, аж жуть! А мужик, купец иль воин попадал в дремучий лес, Кто за чем - кто с перепою, а кто сдуру в чащу лез. По причине попадали, без причины ли, Всех их только и видали,- словно сгинули. Страшно, аж жуть! Из заморского из леса, где и вовсе сущий ад, Где такие злые бесы - чуть друг друга не едят, Чтоб творить им совместное зло потом, Поделиться приехали опытом. Страшно, аж жуть! Соловей-Разбойник главный им устроил буйный пир, А от них был Змей трехглавый и слуга его - Вампир. Пили зелье в черепах, ели бульники, Танцевали на гробах, богохульники! Страшно, аж жуть! Змей Горыныч взмыл на древо, ну раскачивать его: - Выводи, Разбойник, девок, пусть покажут кой-чего! Пусть нам лешие попляшут, попоют, А не то, я, матерь вашу, всех сгною! - Страшно, аж жуть! Соловей-Разбойник тоже был не только лыком шит. Гикнул, свистнул, крикнул: - Рожа, гад заморский, паразит! Убирайся без боя, уматывай! И Вампира с собою прихватывай! - Страшно, аж жуть! Все взревели, как медведи: - Натерпелись, столько лет! Ведьмы мы или не ведьмы? Патриотки или нет?! Налил бельма, ишь ты, клещ, отоварился! А еще на наших женщин позарился!- Страшно, аж жуть! И теперь седые люди помнят прежние дела - Билась нечисть груди в груди и друг друга извела. Прекратилось навек безобразие, Ходит в лес человек безбоязненно. И не страшно - ничуть!
Удар, удар, еще удар, опять удар - и вот Борис Будкеев (Краснодар) проводит апперкот. Вот он прижал меня в углу, вот я едва ушел, Вот - апперкот, я на полу, и мне нехорошо. И думал Будкеев, мне челюсть кроша: "И жить хорошо, и жизнь хороша!" При счете "семь" я все лежу, рыдают землячки. Встаю, ныряю, ухожу, и мне идут очки. Неправда, будто бы к концу я силы берегу, - Бить человека по лицу я с детства не могу. Но думал Будкеев, мне ребра круша : "И жить хорошо, и жизнь хороша!" В трибунах свист, в трибунах вой: - Ату его, он трус!..- Будкеев лезет в ближний бой, а я к канатам жмусь. Но он пролез - он сибиряк, настырные они. И я сказал ему : - Чудак! Устал ведь, отдохни! Но он не услышал, он думал, дыша, Что жить хорошо и жизнь хороша. А он все бьет - здоровый черт! Я вижу - быть беде. Ведь бокс - не драка, это спорт отважных и т. д. Вот он ударил раз, два,три - и сам лишился сил. Мне руку поднял рефери, которой я не бил. Лежал он и думал: что жизнь хороша... Кому - хороша, а кому - ни шиша.
Здравствуй, Коля, милый мой, друг мой ненаглядный! Во первых строках письма шлю тебе привет. Вот приедешь ты, боюсь, занятой, нарядный, Не заглянешь и домой - сразу в сельсовет. Как уехал ты - я в крик, бабы прибежали: - Ох, разлуки, - говорят, - ей не перенесть. Так скучала за тобой, что меня держали, Хоть причины не скучать очень даже есть. Тут вот Пашка приходил, кум твой окаянный. Еле-еле не далась - даже счас дрожу. Он три дня уж, почитай, ходит злой и пьяный, Перед тем, как приставать, пьет для куражу. Ты, болтают, получил премию большую! Будто Борька, наш бугай, первый чемпион! К злыдню этому, быку, я тебя ревную И люблю тебя сильней, нежели чем он. Ты приснился мне больной, пьяный и угрюмый, Если думаешь чего, так не мучь себя. С агрономом я прошлась, только ты не думай,- Говорили мы весь час только про тебя. Я-то ладно, а вот ты - страшно за тебя-то. Тут недавно приезжал очень важный чин, Так в столице, говорит, всякие развраты, Да и женщин, говорит, больше, чем мужчин. Ты уж Коля, там не пей, потерпи до дому. Дома можно хоть чего - можешь хоть в запой. Мне не надо никого, даже агронома, Хоть культурный человек - не сравню с тобой. Наш амбар в дожди течет - прохудился, верно. Без тебя невмоготу - кто создаст уют! Хоть какой, но приезжай, жду тебя безмерно. Если можешь - напиши, что там продают.
Не пиши мне про любовь - не поверю я. Мне вот тут уже дела твои прошлые! Слушай лучше: тут с лавсаном материя. Если хочешь, - я куплю, вещь хорошая. Водки я пока не пью, ну ни стопочки! Экономлю и не ем даже супу я, Потому что я куплю тебе кофточку, Потому что я люблю тебя, глупая! Был в балете: мужики девок лапают, Девки все, как на подбор, в белых тапочках. Вот пишу, а слезы душат и капают - Не давай себя хватать, моя лапочка! Наш бугай - один из первых на выставке, А сперва кричали, будто бракованный! Но очухались, и вот дали приз-таки. Весь в медалях он лежит, запакованный. Председателю скажи, - пусть избу мою Кроет нынче же и пусть травку выкосит, А не то я телок крыть не подумаю, Рекордсмена портить мне? Накось выкуси! И пусть починит наш амбар, ведь не гнить зерну! Будет Пашка приставать - с ним как с предателем! С агрономом не гуляй, ноги выдерну! Можешь раза два пройтись с председателем. До свидания! Я - в ГУМ за покупками. Это - вроде наш лабаз, но со стеклами. Ты мне можешь надоесть с полушубками, В сером платьице с узорами блеклыми! Постскриптум: Тут стоит культурный парк по-над речкою, В нем гуляю и плюю только в урны я, Но ты, конечно, не поймешь, там, за печкою, Потому ты - темнота некультурная.
При всякой погоде - Раз надо, так надо - Мы в море уходим Не на день, не на два. А на суше - ромашка и клевер, А на суше - поля залило,- Но и птицы летят на Север, Если им надоест тепло. Не заходим мы в порты - Раз надо, так надо,- Не увидишь Босфор ты, Не увидишь Канады. Море бурное режет наш сейнер, И подчас без земли тяжело,- Но и птицы летят на Север, Если им надоест тепло. По дому скучаешь - Не надо, не надо,- Зачем уплываешь Не на день, не на два! Ведь на суше - ромашка и клевер, Ведь на суше - поля залило... Но и птицы летят на Север, Если им надоест тепло.
В королевстве, где все тихо и складно, Где ни войн, ни катаклизмов, ни бурь, Появился дикий вепрь огромадный - То ли буйвол, то ли бык, то ли тур. Сам король страдал желудком и астмой, Только кашлем сильный страх наводил, А тем временем зверюга ужасный Коих ел, а коих в лес волочил. И король тотчас издал три декрета: "Зверя надо одолеть наконец! Кто отважется на дело на это - Тот принцессу поведет под венец!" А в отчаявшемся том государстве - Как войдешь, так сразу наискосок,- В бесшабашной жил тоске и гусарстве Бывший лучший королевский стрелок. На полу лежали люди и шкуры, Пели песни, пили меды - и тут Протрубили во дворце трубадуры, Хвать стрелка! - и во дворец волокут. И король ему прокашлял: - Не буду Я читать тебе моралей, юнец! Если завтра победишь Чуду-юду, То принцессу поведешь под венец. А стрелок: - Да это что за награда? Мне бы выкатить порвейна бадью! А принцессу мне и даром не надо - Чуду-юду я и так победю. А король: - Возьмешь принцессу - и точка! А не то тебя - раз-два! - и в тюрьму! Это все же королевская дочка! - А стрелок: - Ну хоть убей - не возьму! И пока король с ним так препирался, Съел уже почти всех женщин и кур, И возле самого дворца ошивался Этот самый то ли бык, то ли тур. Делать нечего - портвейн он отспорил, Чуду-юду победил и убег. Вот так принцессу с королем опозорил Бывший лучший, но опальный стрелок.
Чем славится индийская культура? Вот, скажем, Шива - многорук, клыкаст. Еще артиста знаем, Радж Капура, И касту йогов - высшую из каст. Говорят, что раньше йог мог Ни черта не бравши в рот, - год, А теперь они рекорд бьют - Все едят и целый год пьют. А что же мы? - и мы не хуже многих. Мы тоже можем много выпивать. И бродят многочисленные йоги, Их, правда, очень трудно распознать. Очень много может йог штук. Вот один недавно лег вдруг, Третий день уже летит - стыд, - Ну, а он себе лежит, спит. Я знаю, что у них секретов много. Поговорить бы с йогом тет-на-тет! Ведь даже яд не действует на йога - На яды у него иммунитет. Под водой не дышит час - раз. Не обидчив на слова - два. Если чует, что старик вдруг, Скажет: "Стоп!", и в тот же миг - труп. Я попросил подвыпившего йога (Он бритвы, гвозди ел, как колбасу): - Послушай, друг, откройся мне, ей-богу, С собой в могилу тайну унесу! Был ответ на мой вопрос прост, И поссорились мы с ним в дым. Я бы мог открыть ответ тот, Но йог велел хранить секрет - вот! Но если даже йог не чует боли, И может он не есть и не дышать, Я б не хотел такой веселой доли - Уметь не видеть, сердце отключать. Чуть чего, так сразу йог - вбок, Он, во-первых, если спит - сыт. Люди рядом - то да се, мрут. А ему плевать, и все тут.
В суету городов и в потоки машин Возвращаемся мы - просто некуда деться! И спускаемся вниз с покоренных вершин, Оставляя в горах, оставляя в горах свое сердце. Так оставьте ненужные споры! Я себе уже все доказал - Лучше гор могут быть только горы, На которых еще не бывал. Кто захочет в беде оставаться один? Кто захочет уйти, зову сердца не внемля? Но спускаемся мы с покоренных вершин - Что же делать, и боги спускались на землю. Так оставьте ненужные споры! Я себе уже все доказал - Лучше гор могут быть только горы, На которых еще не бывал. Сколько слов и надежд, сколько песен и тем Горы будят у нас и зовут нас остаться. Но спускаемся мы - кто на год, кто совсем, Потому что всегда, потому что всегда мы должны возвращаться. Так оставьте ненужные споры! Я себе уже все доказал - Лучше гор могут быть только горы, На которых никто не бывал.
Свои обиды каждый человек - Проходит время - и забывает, А моя печаль - как вечный снег,- Не тает, не тает. Не тает она и летом В полуденный зной,- И знаю я: печаль-тоску мне эту Век носить с собой.
Я спросил тебя: - Зачем идете в горы вы?- А ты к вершине шла, а ты рвалася в бой. - Ведь Эльбрус и с самолета видно здорово! - Рассмеялась ты и взяла с собой. И с тех пор ты стала близкая и ласковая, Альпинистка моя, скалолазка моя! Первый раз меня из трещины вытаскивая, Улыбалась ты, скалолазка моя. А потом, за эти проклятые трещины, Когда ужин твой я нахваливал, Получил я две короткие затрещины - Но не обиделся, а приговаривал: - Ох, какая же ты близкая и ласковая, Альпинистка моя, скалолазка моя! Каждый раз меня по трещинам выискивая, Ты бранила меня, альпинистка моя. А потом на каждом нашем восхождении - Ну почему ты ко мне недоверчивая?! - Страховала ты меня с наслаждением, Альпинистка моя гуттаперчевая. Ох, какая ты неблизкая, неласковая, Альпинистка моя, скалолазка моя! Каждый раз меня из пропасти вытаскивая, Ты ругала меня, скалолазка моя. За тобой тянулся из последней силы я,- До тебя уже мне рукой подать. Вот долезу и скажу: - Довольно, милая!..- Тут сорвался вниз, но успел сказать: - Ох, какая же ты близкая и ласковая, Альпинистка моя, скалолазка моя! Мы теперь одной веревкой связаны - Стали оба мы скалолазами.
В ресторане по стенкам висят тут и там "Три медведя", "Заколотый витязь", - За столом одиноко сидит капитан. - Разрешите? - спросил я. - Садитесь! - Закури! - Извините, "Казбек" не курю. - Ладно, выпей! Давай-ка посуду... - Да пока принесут...- Пей, кому говорю! Будь здоров! - Обязательно буду. - Ну, так что же,- сказал, захмелев, капитан,- Водку пьешь ты красиво, однако, А видал ты вблизи пулемет или танк? А ходил ли ты, скажем, в атаку? В сорок третьем под Курском я был старшиной, За моею спиною - такое!.. Много всякого, брат, за моею спиной, Чтоб жилось тебе, парень, спокойно! Он ругался и пил, он спросил про отца. Он кричал, тупо глядя на блюдо: - Я всю жизнь отдал за тебя, подлеца, А ты жизнь прожигаешь, паскуда! А винтовку тебе, a послать тебя в бой?! А ты водку тут хлещешь со мною! - Я сидел, как в окопе под Курской дугой, Там, где был капитан старшиною. Он все больше хмелел. Я за ним по пятам. Только в самом конце разговора Я обидел его, я сказал: - Капитан! Никогда ты не будешь майором!
В Тридевятом государстве (Трижды девять - двадцать семь) Все держалось на коварстве, Без проблем и без систем. Нет того, чтобы сам воевать! Стал король втихаря попивать, Расплевался с королевой, Дочь оставил старой девой, А наследник пошел воровать. В Тридесятом королевстве (Трижды десять - тридцать, что ль?) В добром дружеском соседстве Жил еще один король. Тишь да гладь, да спокойствие там, Хоть король был отъявленный хам, Он прогнал министров с кресел, Оппозицию повесил И скучал от тоски по делам. В Триодиннадцатом царстве (То бишь, в царстве тридцать три) Царь держался на лекарстве: Воспалились пузыри. Был он милитарист и вандал, Двух соседей зазря оскорблял, Слал им каждую субботу Оскорбительную ноту, Шел на международный скандал. Тридцать третьем царь сказился: Не хватает, мол, земли. На соседей покусился - И взбесились короли. - Обуздать его, смять! - Только глядь: Нечем в Двадцать седьмом воевать, А в Тридцатом - полководцы Все утоплены в колодце, И вассалы восстать норовят...
У домашних и хищных зверей Есть человечий вкус и запах. А целый век ходить на задних лапах - Это грустная участь людей. Сегодня зрители, сегодня зрители Не желают больше видеть укротителей. А если хочется поукрощать - Работай в розыске,- там благодать! У немногих приличных людей Есть человеческий вкус и запах, А каждый день ходить на задних лапах - Это грустная участь зверей. Сегодня жители, сегодня жители Не желают больше видеть укротителей. А если хочется поукрощать - Работай в цирке,- там благодать!
Что сегодня мне суды и заседанья - Мчусь галопом, закусивши удила: У меня приехал друг из Магадана - Так какие же тут могут быть дела! Он привез мне про колымскую столицу небылицы,- Ох, чего-то порасскажет он про водку мне в охотку! - Может, даже прослезится долгожданная девица - Комом в горле ей рассказы про Чукотку. Не начну сегодня нового романа, Плюнь в лицо от злости - только вытрусь я: У меня не каждый день из Магадана Приезжают мои лучшие друзья. Спросит он меня, конечно, как ребятки,- все в порядке! - И предложит рюмку водки без опаски - я в завязке. А потом споем на пару - ну конечно, дай гитару! - "Две гитары", или нет - две новых сказки. Не уйду - пускай решит, что прогадала,- Ну и что же, что она его ждала: У меня приехал друг из Магадана - Попрошу не намекать,- что за дела! Он приехал не на день - он все успеет,- он умеет! - У него на двадцать дней командировка - правда ловко? Он посмотрит все хоккеи - поболеет, похудеет,- У него к большому старту подготовка. Он стихов привез небось - два чемодана,- Хорошо, что есть кому его встречать! У меня приехал друг из Магадана,- Хорошо, что есть откуда приезжать!
Экспресс Москва-Варшава, тринадцатое место,- В приметы я не верю - приметы ни при чем: Ведь я всего до Минска, майор - всего до Бреста,- Толкуем мы с майором, и каждый - о своем. Я ему про свои неполадки, Но ему незнакома печаль: Материально - он в полном порядке, А морально... Плевать на мораль! Майор неразговорчив - кончал войну солдатом,- Но я ему от сердца - и потеплел майор. Но через час мы оба пошли ругаться матом, И получился очень конкретный разговор. Майор чуть-чуть не плакал, что снова уезжает, Что снова под Берлином еще на целый год: Ему без этих немцев своих забот хватает,- Хотя бы воевали, а то - наоборот... Майор сентиментален - не выдержали нервы: Жена ведь провожала,- я с нею говорил. Майор сказал мне после: "Сейчас не сорок первый, А я - поверишь, парень! - как снова пережил".